« Reply #1 : Червня 19, 2017, 12:53:09 12:53 »
— Двенадцать, если пороха сухие. Максимум восемнадцать.
– Ма-арти-ин… А ну давай без вот этого своего нычкарьства, ладно? Не тот случай.
– Ла-адно… Двадцать четыре, по нашему говоря — четыре ящика, и ещё ящик кумулятивов, но он в оружейке. Вася… — я опять остановился.
— Шо?
— Тре Ваханыча. Бэху надо чинить. Срочно.
— Шо, всё так серьёзно? – Мы уже не шутили, всё, пехотно-разведчицкие понты закончились, началась работа. Да она и не прекращалась, на самом деле. Ни на секунду.
— Ага.
— Ладно, ща Ваханыча и Васю-механа сориентируем. А вдруг получится? И гэбээрку сформируем, на всякий случай. Если бэха заведется и начнётся муйня — выскочим на бэхе, поднакидаем, заберём пацанов и уйдём, лишь бы птура не поймать.
— А не заведётся?
— На джипе поедем.
— Все не влезут. А бусик по полю не пройдёт.
— Так что теперь, не ехать?
— Тоже правильно. Ладно, разберёмся. Можно у погранцов этого их спартана взять. Который с дашкой.
— Он не на ходу. Опять. Ладно, харе пиздеть. На тебе зброя и гбр, на мне — бэха. Срок — до десяти — ноль. Всё, разбежались.
И мы разошлись в разные стороны, я – поднимать расчёт СПГ, скручивать выстрелы, формировать из нормальных пацанов «группу быстрого реагирования», а командир — совершать настоящий подвиг, то есть чинить бэху.
В десять тридцать Ваханыч вынырнул из недр железяки и крикнул «Давай!». Прапор что-то там сделал, бэха помаслала, помаслала и вдруг завелась, выкинув в сторону поля грязный тёплый выхлоп. Я улыбнулся и помахал Ваханычу рукой. Счастливый Вася-механ стал вытирать руки о свою кошмарную куртку.
За второй посадкой, возле сепарского ВОПа, неожиданно бахнули две гранаты, хлестнула очередь. Вторая. Третья.
Рация молчала.
… я дёрнулся. Да все дёрнулись. Там… где-то там, за второй посадкой ещё раз бахнуло и смолкло. Рычала бэха, крутил головой ничего не слышавший Ваханыч, все молчали.
Бегом, бегом. Так же молча, не говоря никому ни слова, мы рванули в разные стороны, я и коммандер — до кунга, а пацаны — по блиндажам. Рывком заедающую зеленую дверку, пригнуться на входе, выстуженный кунг встречает навалом вещей, скомканным спальником и стоящими в подобии стойки двумя АКС-ами. Опять рывок — валяющаяся внизу рпска взлетает и падает на плечи, неудобно зажимая капюшон теплой куртки, сверху плитоноску, сцуууука, долбанные липучки, как всегда, цепляются за что попало. Рация молчит. Так, магазины, магазины… три, четыре… четыре на рпске, и еще четыре на плейте, две гранаты — ргдшки у меня, я в бросании гранат не силён, так что что-то попроще берем, он нехай коммандер эфки приходует. Развернуться, нырнуть под койку и вытащить настоящее сокровище — медрюкзак. На нём пара подсумков с магазинами, ножницы вот эти вот кривые для одежды, опять название забыл, и пара новых турникетов. Распустить лямки, вывалиться из кунга, накинуть на плечи, застегнуть фастекс, стянув эти самые лямки на груди, снова в кунг, АКС из стойки, и… мля-а-а, чуть не забыл.
Ставшими неожиданно горячими пальцами расстегнуть кобуру и швырнуть её на койку, ну его нахер — по броне вышивать в набедренной, а ещё и бегать, мабуть, придётся. Невдобно, поэтому сунем зброю по кличке «Пестик» в подсумок на рпске, в другой — два запасных магазина. Вроде норм. Погнали, погнали — я приплясываю от нетерпения на замёрзшем холмике, к которому задом подогнан ЗиЛ, мимо проносятся пацаны, на ходу облачаясь, о, красавцы, минимум три мухи увидел и многострадальный ПКМ наш, а РПГ-7 не брали, правильно, не тре нам его, он неудобный будет… И телефон молчит. Да что ж такое… Да быстрее, быстрее, на бэхе уже четверо, сейчас запрыгнем, рывок холодной брони — и пойдём по полю, взмётывая комья смёрзшейся донбасской земли, тринадцатитонная злобная бестия с двухцветным флагом.
— …ждём, слышишь? — из кунга высовывается коммандер и вместо того чтобы лететь во весь опор до бэхи — закуривает.
— Ждём… Чего? Чего, блядь, ждём-то? – я вскипаю и срываюсь на крик. — Там пацанов уже порубили, мабуть, чего ждать-то?
— Мартин…. — голос коммандера спокоен и даже вкрадчив, — ну от скажи мне… Куда ехать? Куда мчаться в силах тяжких, бряцая калибром?
— Туда… — машу рукой с сигаретой (когда я успел подкурить?) куда-то в сторону Ростова, — а хотя… Ёпт.
— Вот именно. — Коммандер выбирается из кунга, выпрямляется и начинает покачиваться с пятки на носок грязнющих рыжих ботинок. — Куда мы поедем? Где точно, вот совсем чётенько, была война? Ну сядем мы на бэху, вылетим в поле, подгребём до сепарского опорника… а дальше что? Будем по посадке бегать и кричать «разведкаааа! Ауууу!»
— Бля. Точно, — и я вдруг успокаиваюсь.
А ведь прав. Рация молчит. Телефон молчит, номера Сайгона у меня нема. Куда я собрался? Магазинов напхал… рэмбо хренов. Снимаю медрюкзак и ставлю на валяющуюся рядом какую-то коробку с «Новой почты», давно размокшую под осадками лінії бойового зіткнення.
— …точно — где была война? — Коммандер ждет ответа по рации и секунд через тридцать его получает.
— Пшшшшч… За второй посадкой, в районе крайнего сепарского опорника. Точнее не скажу. Не видно нихера из-за посадки, дыма нема, все молчат. Ну сколько тут… Километра два с половиной по прямой. Мы сейчас все смотрим, как повторится — точнее скажу… как понял меня… — радейка начинает пикать садящимся аккумом, и Танцор прячет её во внутренний карман грязноватой софтшелльной куртки.
— От бачиш… — он снова затягивается, внешне спокойно, но я вижу, как он почти выплёвывает дым в низкое мерзкое небо декабря, как подрагивают пальцы и как он слегка наклоняет голову, словно выпрашивая у рации хоть писк, хоть шорох, хоть какой-то намёк на то, что четыре пацана, ушедшие три часа назад, всё ещё живы, и мы можем им помочь.
— Бля. Бля, бля, бля. Шо ж делать-то? — Я совсем успокаиваюсь, ругаюсь уже по привычке.
— Ничего. Ждать, не глушить бэху, быть готовым хуярить из СПГ и снова ждать. Пехота мы, наше дело — копать, сидеть и ждать.
Танцора тянет на философствование, а это значит, что он сейчас внутри обдумывает все-все подробности и нюансы, впитывает обстановку, ищет решение. И он его найдёт, я вам доповидаю, я знаю его уже много лет — то есть два с половиной месяца. По военным меркам — это очень, очень много.
— Я до СПГ пойду, — я выкидываю бычок под кунг, безбожно засоряя ландшафт, состоящий из грязи, снега и войны, накидываю ремень АКС-а через плечо, разворачиваюсь и топаю по узкому кривому распадку в сторону позиции. Молчит рация. Молчит телефон. Номер я у разведоса не взял, дебил мля, воин охрененный пехотный, одна штука, мозг вообще не утруждал утром, прикольчики строил… Идиот, как ни крути.
— Эй… Эй! — меня догоняет разведосовский водила. Шапка сдёрнута, руки уже испачканы какой-то фигнёй. Интересно, у водил вообще бывают чистые руки? И снова философский вопрос, голову усердно заполняю разной херней, чтобы выгнать картинку четырёх тел под посадкой, остывающих прямо во вторую зиму войны. Или плен… Бля-а-а, только не плен… Хотя плен — это значит живой. А живой — это что? Правильно. Это хорошо. Очень хорошо.
— …шо там? А? Может поедем? — Оказывается водила мне вопросы задаёт и уже, кажись, хочет потрясти меня за грудки — настолько я упал в собственные мысли.
— Ничего, брат. Не знаем нихера. Стрельнули – и затихли. Ждём. Извини. Ждём. Иди на КСП. Чаю сделай себе. Извини, — я отступаю на шаг и вижу, как неожиданно сгорбившийся дядька как-то неуклюже разворачивается и бредёт, шоркая ботинками, в сторону строения из досок из баннеров, где находятся мыши, травящий газовый баллон, чайник, ноут и радейка связи со штабом. Эх… Ч-чёрт. Ладно, чего канючить, надо на позицию — и глянуть, что там к чему.
И в этот момент зазвонил телефон.
Так быстро я ещё не бегал. Или бегал. Это неважно, на самом деле. Важно, что от спокойного и даже скучного голоса Сайгона в трубке «чуєш… а ну накинь на орієнтір-чотири… нормально так. І трубку не кладі, я корректірую, бля, тока бистріше…» и до первого выстрела СПГ, с хрустом проломившего плотный холодный воздух, прошло не более пары столетий. Я успел увидеть возле гранатомёта одного Талисмана, где ж Шматко, бля, мявкнуть в радейку «Вышел Сайгон по телефону, работаю по его задаче!», подлетел к заряженному СПГ, упал коленом прямо на камень, воткнул глаз в полуприцел, пальцы тронули верньер и нежно-нежно навели трубу на вбитый колышек. Дальность… стоп, так, ноль-тридцать стоит, норм, дальность ставим два-и-два, сколько там по планшету АрмииСОС, два двести тридцать? Не, два-и-три поставлю, лучше чуть перекинуть для начала, да? Всё, поднимаем трубу вверх, выводя пузырек на грязной колбочке встроенного «уровня» на центр. Готово. Поднять руку, проверить, что взведено, аккуратней, мля, только бы не сдвинуть нетяжелое тело гранатомёта… И — руку вниз, ласково обнять спусковой, прижать ухо к плечу, вдавливая телефон в лямку плитоноски. Давай, роднулечка, люблю тебя… Спуск. Б-бах — и свист. Ох, как же я обожаю этот трогающий за нервы нежный высокий звук.
— Быстрее, мля!.. — Та никого тут подгонять не надо, хватаюсь руками за лапы станка, пытаясь удержать его на месте, Талисман загоняет новый выстрел, лишь бы контактная группа не заглючила и оба контакта опустились, хлопок, пальцы на верньер по дальности, по фронту я точно не промазал. Далекий «бах».
— …Перекинув сотку, бля, давай ближче і правіше трохи, на п’ятдесят, — голос Сайгона всё так же спокоен, только говорит слишком быстро вроде как. Ну, с Богом, СПГ — зброя неточная, по своим бы не попасть, но тут уж как повезёт, ага, им там на месте видней.
— … тв-вою мать, Мартин! – Коммандер нарисовывается рядом, затыкает уши, б-бах – я поворачиваюсь, опять вжимая в ухо телефон, он быстро, пока летит граната, наклоняется. — Ну шо там у них?
Я пожимаю плечами. Ну шо за дебильный вопрос. Я шо, знаю? Ща спрошу.
— Оце вже заєбісь! Насипай, насипай ровненько отутой! Хуярь на всі гроші! — В голосе Сайгона, там, в двух километрах восточнее меня, прорезается эмоция. И только сейчас я слышу, что не я один стреляю — там, на том конце трубки, валит стрелкотня. Отодвигаюсь от СПГ, к прицелу плюхается Шматко, отталкивая меня плечом, аккуратно обнимает тёплый гранатомёт и тут же начинает орать на Талисмана, который слишком резко захлопывает крышку.
— Сайгон! Таксі треба? — пытаюсь не кричать в трубку, там у них сейчас войнушка, и цифровой мостик, соединивший пехоту и разведку, кажется чем-то зыбко-правильным, совершенно нематериальным и безумно-необходимым. Долгое молчание. Дыхание, выстрелы, щелчки, снова выстрелы.
— … Давай. Нє помєшаєт. На лівий угол посадки давай, — краткий ответ на сбитом дыхании.
— Птур?
— Нема в ніх птура. Вже нема, — и связь прерывается. Я разворачиваюсь и натыкаюсь на взгляд коммандера. Ну оно и понятно. Сам бы так поступил, ёпт. И доказывать не надо ничего — только время потеряем. Эх. Остаюсь, короче.
— Левый край. Работайте по третьему — я по четвёртому буду накидывать на все деньги. Я на рации, телефон мой возьми, последний принятый… — я протягиваю ему грязный китайский смартфон. Выхлоп почти в лицо — подлетает бэха, и на ней — люди, и у людей — яркие, горящие, совершенно сумасшедшие глаза. Абсолютное счастье, невероятный страх, дикий адреналин — и снова абсолютное счастье.
— Медрюкзак мой возьмите, недоліки! — кричу я вслед, и вдруг вижу мой рюкзак навьюченным на Федю, Федя сидит на башенке и щурится, и бэха идет по полю, о-ой…
Ах, как она шла. Гладко, плавно, как ладонь твоя скользит по чистой коже любимой женщины, зажигая оранжевые всполохи в темноте прохладной постели, как теплые подушечки пальцев в полёте касаются мурашек и легко, едва слышно, на полувздохе — выскальзывают дальше, поднимаясь и опускаясь по изгибам расслабленного тела, оставляя за собой легкую серебристую дорожку смеси нежного желания, чистой грубой страсти и сумасшедшей жажды жить. Бэха шла на восток, я оставался позади, пальцы шарили по карманам в поисках сигарет, да вот же пачка, возле ноги валяется, неожиданно заболело колено, Талисман заряжает гранатомёт, далёкая уже бэха вильнула, её пушка довернула чуть вправо и неожиданно рявкнула, выпуская огэ-пятнадцатую в это небо, избиваемое уже полтора года, но всё такое же. Моё.
Записаний
ванька ерохин вон на веллбутрине вторую машину меняет, квартиру купил, бизнес завёл, а ты всё сидишь на своих сиозсах как сыч