– Почему преемственность? Преемственность на Красной Линии.
– Артем. Ну Артем! – цыкнул Бессолов. – Давай я тебе совсем уж разжую. Красная Линия, Ганза, Рейх – это ведь тоже чучелки. Они, конечно, имитируют самостоятельность, конкуренцию, борьбу. Воюют вот даже, когда забудутся.
– А вы тогда – кто?!
Алексей Феликсович ухмыльнулся.
– Изящная штука – многопартийность. Как гидра. Выбирай себе голову по вкусу, сражайся с другими головами. Считай, что вражеская голова – это дракон. Побеждай. А сердце-то? – Бессолов погладил стол, обвел подбородком кабинет. – Вот сердце. Его ты видеть не видишь, и знать о нем не знаешь. И если бы я тебе не показал его, продолжил бы ты с головой бороться. Не с Красной Линией, так с Ганзой.
Артем отстал от шкафа, подошел к Бессолову вплотную.
– Не пожалеешь, что показал?
Тот не отодвинулся, не посторонился. Он Артема не боялся, как будто это не он Артему снился, а Артем ему.
– Пойди, расскажи кому-нибудь о том, что тут был. Мельнику даже своему. Что он тебе на это? Скажет, помешательство.
Артем проглотил. Неужели и в этом по пьяни исповедовался?
– А он не бывал тут?
– Нет, конечно. Зачем сюда всех-то пускать? Это храм. Святилище.
– А я?
– А ты. Ты блаженный, Артем. Юродивым в храм можно. Им и чудеса показывают.
Вдруг щелкнуло.
– Невидимые наблюдатели.
– Громче!
– Невидимые наблюдатели.
– Вот. Смотри-ка, небезнадежен!
– Это же байка. Миф. Как Изумрудный город.
– Точно, – согласился Бессолов. – Байка. Сказка.
– Все рухнуло сто лет назад! И месяца не продержалось. Государство. Потом хаос был. И с тех пор… Это все знают. Дети это знают. Нами никто не управляет. Мы тут сами по себе. Одни. Невидимые наблюдатели – миф!
– Но только откуда вы все знаете, что это миф? Мы же тебе это и рассказали. Понимаешь? Сразу дали тебе готовый образ, в который ты нас можешь уложить. Ты ведь, простая душа, сердцем думаешь, а не головой. Образами. Ничего, насыплю я тебе штампов, угощайся! Невидимые наблюдатели. Оп! С одной стороны – ты заведомо в меня не веришь, а с другой – как бы все уже про меня знаешь. Слухи! Лучше телевизора.
– Но вы же… То есть, прежние лидеры… Правительство, президент… Все же были эвакуированы за Урал? Система управления распалась… Государство…
– Ты сам подумай: ну зачем нам за Урал? Зачем нам в какой-то отдельный бункер на краю света? В одиночестве куковать? Что нам там делать – друг друга жрать? Ну куда мы от вас? Наше место – с народом! – он потянулся, похожий на сытого кота.
– И где же вы были? Когда мы дерьмо жрали? Когда друг друга душили? Когда мы там, наверху, из-за вас дохли, вы были – где?!
– Да рядом. Всегда были рядом. За стеночкой.
– Этого! Не может! Быть!
– Говорю же – работает. Искусство не пропьешь.
Бессолов слез со стола, приложился к своей янтарной бутыли.
– Что-то мы застряли тут. Пойдем, быт покажу. Довольно аскетичный, кстати. Чтобы ты уж не думал.
Он заботливо подсадил сползающего Сталина и спустился с подиума. Артем медлил, обожравшись знания.
– Суки вы.
– А что мы сделали-то? – спросил Алексей Феликсович. – Наоборот – минимум вмешательства! Мы же просто наблюдатели! И к тому же невидимые. Если только система крен дает, тогда приходится поправить.
– Система?! Люди от голода своих детей жрут!
– И что?! – Бессолов зыркнул на Артема недобро. – Это не нам нравится жрать ваших детей. Это вам нравится жрать ваших детей. И нам не нравится, что вы жрете своих детей. Нам нравится просто править вами. Но если мы хотим вами править, мы вынуждены позволить вам жрать ваших детей!
– Ложь! Вы нас сюда засунули, и вы нас тут держите! Вы с людьми, как со свиньями! Везде шпики… У одних СБ, у других КГБ, у третьих… Везде свинолупы… Какая, действительно, разница между Рейхом и всем остальным…
– А с нашим человеком потому что иначе не управишься, – строго ответил Бессолов. – Он от природы такой. Только гайки ослабишь – бунт! За ним глаз да глаз. Что вот на твоей Комсомольской? Вон они, потребовали своего. Восстали. Чем кончилось? Кровищей! И что, пошатнуло это Красную Линию? Нисколько! Да спецслужбы нашему человеку богом посланы! Он буйный от природы! Пулеметы твои… Да они сами к пулеметам поближе прижались, первый ряд заняли. Зато терпеливые выжили. Хоть какая-то селекция. А как нашим человеком еще управлять? Его все время отвлекать надо. Обуздывать. Канализировать, так сказать. Идею ему подкладывать какую-нибудь. Религию или идеологию. Врагов ему придумывать все время. Не живется ему без врагов! Он без врагов теряется! Не может себя сам определить. Ничего про себя не знает. Вот были у нас прекрасные враги про запас два года назад. Черные. Лучше их внешней угрозы и не придумаешь! Копались себе на поверхности. Были угольно-черного цвета, даже без глазных белков, как черти. И внушали нашему человеку ужас и омерзение. Замечательные враги. И сразу все ясно: если они – черные, значит, мы – белые. Мы их берегли на всякий пожарный. Сценарий «угроза человечеству». Нет, нашелся какой-то имбецил, накрутил этого старого дурака из Ордена, взяли и расстреляли наших ручных чертей ракетами прямо в их сафари. Можешь себе представить?
– Могу.
– Мы пытались через Совет Полиса помешать, намекали, что никакой угрозы от черных пока нет, но где там. В общем, сценарий в топку пошел. Пришлось и Мельника твоего приручать. Я бы за инициативу на местах руки вообще отрубал. Если бы у нас диктатура была. Идешь?
Артем, оглушенный, раздавленный, поплелся за Бессоловым следом. Прошли мимо часового, тот снова вскочил и опять отдал честь. Оказались в узком ходке, гулко зашагали по железному полу. Миновали тот отворот, где располагался ресторан. Долетел зайчик от зеркального шара, заскочил Артему в глаз. Кружился шар, как Артемова башка – было раньше зеркальное полотно, и в нем помещался, отраженный, весь мир. А вот разнесли зеркало вдребезги и наклеили черт знает на что, и лупили теперь по нему прожектором для развлечения и красоты.
Миновали поворот, дальше пошли.
– Чем вы его? Чем вы их всех? – спросил он тупо. – Купили? Москвина?
Фюрера?
– Ну! Тут нельзя обобщать. Тут к каждому человеку свой подход. Москвин деньги ценит и братца отравил. А у Евгения Петровича, к примеру, дочурка растет беспалая. Родилась такой. Сентиментальный человек. Напринимал законов о борьбе с уродством, и сам же не может их соблюдать. А мы ему – снимочек. Вот, Евгений Петрович, вы, а вот у вас дочурка на руках, и жена рядом, чтобы сомнений не было. Так что играйте по правилам, Евгений Петрович, и играйте вдохновенно, потому что ваши граждане должны вам верить. Ни один самый вшивый гражданин не должен усомниться в том, что ваш Рейх – самый что ни на есть взаправдашний Рейх. Он жизнь должен быть готов за Рейх отдать.
