И тогда крестьянин побежал за пределы Московского государства.
Иван Грозный присоединил к России Казанское, Астраханское и Сибирские ханства, фактически освободив тем самым от татарского владычества все среднее течение и низовья Дона, Волги и Яика. Контроль со стороны Москвы за этими территориями отсутствовал, и беглые крестьяне устремились туда – в Дикое Поле.
Нельзя сказать, что они пришли на пустое место. Здесь издавна ходили ватаги лихих людей – казаков-разбойников. У них были свои правила жизни, они никому не подчинялись, дорожили своей свободой и жили охотой, рыболовством и... грабежом. Обычное по тем временам дело.
Историки много дискутируют о возникновении казачества, как кубанского так и украинского. Можно говорить о XIV веке, можно о XV, но одно очевидно: как значимая в военном отношении сила запорожские, донские, волжские и уральские казаки появились во второй половине XVI, начале XVII века. То есть тогда, когда их численность начала резко расти за счет беглых крестьян из Московии и Речи Посполитой. Казачий принцип невыдачи, например, сакраментальное «с Дону выдачи нет», полностью устраивал беглецов, отягченных невозвратным долгом. Значительно позже в казацкой среде сформировались полумифические истории о происхождении казачества от скифов, сарматов, половцев или, например, черкесов. Однако в те времена сомнений не было: казаки – это беглые крестьяне и холопы.
Представление о таком происхождении казачества в яркой и образной форме описал в поэтической «Повести об Азовском сидении» казацкий есаул Федор Порошин, бывший холоп уже упоминавшегося князя Н.И.Одоевского.
Пусть не удивляет вас то обстоятельство, что холоп (что значит – полный раб, вещь) был грамотен и настольно хорошо знал военное дело, что в казачестве стал есаулом (полковником). У бояр были не только холопы, которые обрабатывали боярскую пашню, но и верхний слой этой социальной группы – несвободные военные слуги, сопровождавшие господина на войне, помогающие ему в управлении хозяйством и выполнении административных обязанностей. Сами эти военные слуги зачастую происходили из оказавшихся в кабале детей боярских. Вот он, результат банкротства помещиков, вызванный невозвратом крестьянских ссуд. Сами помещики попадали в кабалу к более богатым «коллегам»! Среди попавших таким образом в неволю были люди, которые были «меченосцами и крепкими со оружии во бранех». Для таких людей, кто «играл на конях» и не владел никаким иным «ремеством», не оставалось другого выхода, как уйти «в казаки».
Так вот, этот самый лихой есаул, говоря о казаках, писал так: «Отбегохом мы ис того государства Московского из работы вечныя, от холопства полного, от бояр и дворян государевых».
Такое представление о собственном происхождении сформировалось у казаков не только благодаря постоянному новому притоку беглых, но и потому, что социальные верхи русского общества также смотрели на казаков, как на своих беглых подданных или спасшихся от наказания преступников (что в принципе одно и то же: не вернувший в срок долг и ударившийся в бега заемщик – преступник. Даже по нашему, современному закону. Хотя среди казаков, конечно же, были и разбойники, и воры, и убийцы). И хотя, признавая военную мощь казачества, и московский царь, и польский король постоянно с ними заигрывали: присылали подарки, слали знамена, просили выступить вместе против общего врага, предлагали себя в качестве единственного их покровителя, в казацкой среде прекрасно отдавали себе отчет в истинном положении вещей. Тот же Порошин с горечью писал: «Ведаем, какие мы в государстве Московском люди дорогие, и к чему мы там надобны... не почитают нас там на Руси и за пса смердящего».
Московия не могла спокойно смотреть, как у нее под носом, на плодородных черноземах формируется абсолютно никем не контролируемое полугосударственное образование, которое как губка впитывает в себя крестьян, холопов и посадских людей, бегущих от московских порядков.
Так оставлять этого было нельзя. Чего доброго, все население снимется и убежит от своих хозяев. Ведь русские люди еще не забыли, что они - народ чрезвычайно подвижный, легкий на подъем, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше, и что провались он пропадом, этот царь с его боярами и войском, и долг, который ему обманом подсунул помещик. Народ еще не привык к «крепости» и хотел двигаться по миру в поисках лучшей доли.
Победив татар, Московское государство, само того не желая, нарушило хрупкое демографическое равновесие, и народ ломанулся в образовавшуюся брешь – в степь, в казаки.
Началось наступление Московского государства на казачество. Были предприняты беспрецедентные меры по ограничению притока беглых крестьян в казачьи регионы. В свою очередь, самих казаков пытались обложить налогом, обязать служить царю не по собственной воле, а приказом. Даже хотели раздать казацкие земли царским служилым людям.
И действительно, как так? Никто казакам этих земель не давал, никому они не подчиняются. Какие-то выборы, казачий круг, атаманы. Это что, опять новгородские порядки завели, что ли? Уж не для того же великие наши государи утопили в крови Новгородскую землю и вырвали язык у вечевого колокола, чтобы через сто лет какие-то беглые холопы опять развели демократию под носом у Москвы? Наверное, с тех пор у настоящих русских «патриотов» слово «демократия» – ругательное.
Результатом этого противостояния стали крестьянские бунты, казацкие войны и набеги, лжецари и «польская интервенция». Весь этот период получил название «Смутного времени». А фактически это была огромная и многолетняя казацкая и крестьянская война против рабства, которая настолько ослабила царство, что оно едва не исчезло.
Вот как секретный посланник польского короля (в тот момент попросту – шпион) А. Госевский описывает свой разговор с одним из великолуцких воевод в 1609 году: «Наши собственные крестьяне стали нашими господами, нас самих избивают и убивают, жен, детей, и имущество как добычу берут. Здесь в Луках воеводу одного, который передо мной был, на кол посадили, лучших бояр повешали и погубили, и теперь всем сами крестьяне владеют...» Так-то. А в исторической литературе еще с дореволюционных времен этот период называется польским нашествием. Нашествие-то оно, конечно, нашествие. Только вот польское ли?
Известна численность войска, которое стояло в Тушине у Лжедмитрия II. Здесь я не поленюсь быть скрупулезным и точным. Вот «Регистр войска польского, которое есть под Москвой». Этот регистр хранится в библиотеке Ягеллонов в Кракове. Рукопись 102, стр. 316. Итак, всего 10 полков общей численностью 10500 воинов, в подавляющей части – конных. Войско даже сами поляки называют польским. Но дальше, на стр.317, написано, что из этих воинов 5000 казаков под командованием Александра Лисовского, а 4000 – казаков под командованием главы Казачьего приказа Ивана Заруцкого. Таким образом, собственно поляков – 1500 человек.
Но и с поляками не так все просто. Кроме поляков и литовцев в границах Речи Посполитой проживали в немалом количестве предки современных украинцев и белорусов – «русский народ», по терминологии того времени. Они говорили на языке, совпадавшем с тогдашним языком жителей России, и были православными. Один из польско-литовских гетманов тех лет, Ян Петр Сапега, писал в начале 1611 года: «У нас в рыцарстве (т.е. в дворянстве) больше половины – русские люди». Н-да... Вот такое вот «польское» нашествие. Похоже в России 4-го ноября празднуют спасение монархии. Что ж мы ее тогда не восстановить, раз так любят, что аж на работу не ходят?
Крестьянские и казацкие войны и бунты еще долго сотрясали русское государство. Фактически они никогда не кончались. Всегда находились люди, которые омерзительной в своем непотребстве власти Москвы предпочитали дикую крестьянскую вольницу.
Однако крестьянское сопротивление постепенно слабело. С казаками власти предпочли мало-помалу договориться, отдав им землю, на которую они претендовали, и освободив от налогов в обмен на воинскую службу (т.е. фактически приравняв к дворянам). А на территории коренной Руси все меньше крестьян пыталось вырваться на волю. Родившиеся уже несвободными, крестьянские дети не знали другой жизни и медленно, незаметно, свободный русский народ превратился в помещичье имущество. Как шкаф или собака.
Справедливости ради нужно заметить, что рабство на Руси существовало всегда. Князья и бояре имели в своей собственности настоящих, а не «переделанных» из свободных крестьян рабов. Эти рабы были точно такие, как описано в наших учебниках по истории древнего мира. Как в Древнем Египте, Греции, Риме.
Эти рабы назывались «холопы», «смерды» или «робы». Чаще для мужчин употреблялся термин «холоп», а для женщин – «раба». Холопство издревле было установлено на Руси, за много веков до появления описанного выше «искусственного» рабства, которое наша историография стыдливо называет «крепостным правом», пытаясь найти между одним и другим микроскопические различия.
Холопство создавалось различными способами.
Во-первых, основной поставщик рабов – война. Пленные неприятели становились вещью, принадлежащей тому, кто их пленил. Во-вторых, добровольная или по воле родителей продажа свободного лица в рабство. В-третьих, по тогдашним законам некоторые преступления наказывались обращением в рабство. В-четвертых, рождением от раба. В-пятых, долговой несостоятельностью по собственной вине. В-шестых, добровольным вступлением свободного лица в личное дворовое услужение к другому лицу без договора, обеспечивающего его свободу. В-седьмых, женитьбой (не говоря уже о замужестве) на рабе, без такового же договора.
Полный холоп не только сам зависел от государя, как назывался владелец холопа на Руси, и от его наследников, но передавал свою зависимость и своим детям. Таким образом, право на полного холопа наследственно, неволя полного холопа – потомственна. Существенной юридической чертой холопства, отличавшей его от других видов частной зависимости, была непрекращаемость его по воле холопа: холоп мог выйти из неволи только по желанию своего государя.
Однако к началу XVII века между полным холопом и крестьянином еще существовало несколько важных различий. Главными из них были следующие: у крестьянина существовало отдельное, принадлежащее именно ему имущество, которое у него не могло быть отнято произвольно, и крестьянин мог жаловаться на своего господина и вообще, отстаивать свои интересы в суде. Помимо этого крестьянин сам платил государственные налоги и хотя бы в таком виде оставался субъектом права. Всего этого не имел раб.
По окончании Смутного времени, с воцарением династии Романовых, государственники и державники того времени поняли, кто поставил власть московского царя на грань краха – шибко вольнолюбивые русские люди. Не видя никакой своей вины в происшедших событиях, они решили вопрос традиционным российским способом: ах, вам не нравится, что мы с вас шкуру дерем? Так мы с вас две сдерем!
Короче, «по многочисленным просьбам трудящихся» в Соборном Уложении 1649 года устанавливалась наследственная зависимость крестьянина от помещика и его право распоряжаться имуществом своего крестьянина. Помимо этого, для уменьшения вероятности попадания в холопы людей «благородного» звания, долги несостоятельного землевладельца погашались за счет имущества его крестьян. И, наконец, последнее – крестьяне лишались права самостоятельно отстаивать свои интересы в суде.
Хозяину дали даже некоего рода право суда над крестьянами и, что самое приятное для него, право исполнения приговора. Для этих целей на барском дворе появляется тюрьма, кандалы и колодки, батоги и кнут, отмериваемые «нещадно», являются и даже типично московские пытки – подвешивание за связанные назад руки, битье при этом кнутом и поджаривание огнем. Соборное Уложение, правда, «приказывает накрепко» господину, «чтобы он не убил, не изувечил и голодом не уморил подвластного ему человека», но и в этих скромных размерах закон ничем не обеспечивает личности крепостного.
Наступивший затем XVIII век был более гуманным, и в его конце дыбу отменили. А уж цивилизованный XIX век и вовсе отменил кнут, заменив его совсем уж «детским» наказанием розгами. Но плеть сохранилась до самого освобождения крестьян, и лишь в 1844 году было запрещено наказывать крестьян «трехмерной плетью». А обычной – пожалуйста! Чтобы понять разницу, можно привести следующую выдержку из одного из регламентов XVIII века: один удар плетью приравнивался 200 ударам розгами.
Сторонники теории об отсутствии рабства в России говорят, что крепостной крестьянин отличался от раба тем, что оставался субъектом налогообложения. Но так это делало его положение еще хуже рабского! Однако и это сомнительное преимущество было фактически отнято у него. Указанным выше Соборным Уложением дворян обязали осуществлять полицейский надзор за крестьянами, собирать с них и вносить в казну подати, отвечать за выполнение ими государственных повинностей. Таким образом, частные землевладельцы стали полицейско-фискальной агентурой казны, и из ее конкурента превратились в мытаря.
Построение здания российского рабства было завершено. Русские крестьяне стали полными холопами: в середине XVII века большинство населения огромной страны на востоке Европы стало (не было, а стало!) рабами. Это беспрецедентно! Не негры, завезенные из Африки для работы на плантациях, а свои собственные соотечественники, люди той же веры и языка, вместе, плечом к плечу веками создававшие это государство, стали рабами, рабочим скотом. Т.е. настолько отверженными париями, что через столетие их хозяева из брезгливости, чувствуя себя людьми совершенно другой породы, начали переходить на французский.
Часть 7
В российской исторической науке огромное внимание уделяется различиям между вотчинным и поместным землевладениями, между государственными крестьянами, т.е. сидящими на земле, принадлежащей непосредственно царю, и остальными. Много выделяется тонкостей в особом положении монастырских крестьян. Однако в технологии порабощения крестьян практически нет никаких различий.
Также много внимания уделяется фискальной теории возникновения крепостного рабства. Мол, не только помещики, вотчинники и монастыри в рамках простого гражданского оборота постепенно загрузили крестьянина невозвратным долгом, но была еще и целенаправленная государственная политика закрепления крестьянина на земле с тем, чтобы он не убежал, а исправно платил подати в казну.
Это сомнительно. Многие столетия эффективность сельского хозяйства была настольно низкая, что крестьянин почти не производил прибавочного продукта. Деревня веками жила впроголодь, и с этой драной овцы нельзя было взять и клока шерсти. Заперев крестьянина в Нечерноземье, вынужденно отдав неподатному казачеству самые плодородные земли (не буди лихо, пока оно тихо), казна обрекла себя на поиск иных источников доходов. Значение крестьянской подати, т.н. «тягла», было минимальным. Именно поэтому все «нововведения» 1649 года были сделаны по дворянским челобитным, а не по собственной инициативе государства.
Однако в начале XVIII века ситуация меняется. Петр I проводит реформу армии и начинает рекрутский набор. До Петра I вся русская армия была наемная. Она состояла из «служилых людей по отечеству» - бояр, детей боярских и дворян, которым платили за службу землей. И «служилых людей по прибору» - стрельцов, которым платили деньгами. Однако Петру этого показалось мало. Не имея денег сформировать большую наемную армию, он решил создать т.н. регулярную армию, т.е. армию, в которой служат бесплатно, силком. Ну, в общем, то, что сейчас стыдливо называется «священным долгом».
Начался набор рекрутов. То есть простых крестьянских и посадских парней забривали в солдаты на 25 лет. Фактически – навсегда. Редко какой инвалид возвращался обратно. Большинство – нет. Кто погибал в бою, кто от ран. Некоторые – на великих стройках сумасшедшего прожектера, а кто и от болезней, старости, несчастного случая, по пьянке... А ведь зачастую дома их ждали жены-солдатки с детьми, от которых их оторвали царские офицеры и которых солдатики не видели целую вечность... Отчий дом, простой крестьянский труд, милые, родные сердцу люди...
Но нет! За Русь, за царя, за веру православную... Эх, орлы! Чудо-богатыри! И по Альпам, по Дунаю... Аустерлицы там разные... Какого черта их туда понесло?
До этого момента государство говорило примерно следующее: я вас охраняю, а вы за это платите мне налоги. И в этом была своя логика. Да, дворяне налогов не платили, но зато всякий раз должны были идти воевать. Налогоплательщик же, будь то посадский или крестьянин, налоги платил и спал спокойно. Война, не война, его это не касалось. Это не его ума дело. Если этот царь войну проиграет, значит, какой-то другой – выиграет. Ну, так и будем подать новому царю платить. Нам-то какая разница? Все они одинаковы, все они одним миром мазаны и ничего хорошего от этих царей не дождешься.
Теперь государство говорило иначе. Оно говорило, что налоги платить - это хорошо, а вот еще и в армию нужно отдавать своих сыновей. Народ воспринял это очень плохо. Ну, то есть совсем не воспринял. Опять начались бунты. Нужно было что-то придумать. В прежней терминологии такой фортель со стороны государства описать было невозможно. Действительно, если мы платим налоги, да еще и бесплатно служим в армии, то куда, спрашивается, идут эти налоги и зачем тогда все эти бояре с дворянами, зачем их одарили землей и нами, раз они не справляются с военными задачами государства?
Тогда появилась фантастическая конструкция, которая до сих пор вызывает изумление своим бесстыдством. В народе начали будить гражданские чувства. Как будто это были не бессловесные рабы, которых можно было пытать, продать, изнасиловать, а свободные и равноправные граждане, мечтающие жизнь отдать за любимую отчизну, за ее славу и величие. Именно тогда народу начали подсовывать подмену, и слово «Родина» объявили синонимом слова «государство».
Непатриотичный народ не понял этого призыва. Ежегодный рекрутский набор превратился в нескончаемую душераздирающую трагедию. Новобранцы бежали, их ловили, царских офицеров убивали... Короче, кошмар. Государство стало кровно заинтересованным в том, чтобы крестьяне были «крепко прикреплены» к земле и к ее владельцу, не бегали туда-сюда и вообще – сидели смирно. Иначе невозможно было сформировать армию.
Наконец-то интересы государства и землевладельцев совпали полностью, и государственный аппарат всей своей мощью навалился на работу по окончательному порабощению крестьянина.
Вся система полицейского сыска, армия, фискальные органы, жандармерия и прокуратура стали работать на одну задачу – поиск наиболее упорных (чтобы народ не баламутили) – на каторгу, в Сибирь, в острог.