a-s-k-e-tЖеня и Женька
Написано в меру возможностей со слов знакомого.
С того момента, как Женя впервые появился в нашем взводе, всем стало казаться, что он был всегда. По сути, мы только начали участвовать в реальных боевых действиях, в основном стояли на блок–постах. Выглядели, скорее, как банда Махно – кто в чем, кто какой камуфляж достал, кто–то вообще начинал воевать в джинсах, снабжения не было никакого. Большая часть была мобилизована, было несколько добровольцев, некоторые с опытом войн времен СССР. Лейтенант был нам под стать – мобилизованный «пиджак», на гражданке он был, кажется, программистом при банке. Тогда у нас появилась и первая потеря – в нарушении всех правил солдат решил ночью покурить на свежем воздухе, за что и поплатился – снайпер вогнал пулю ему прямо в лоб. А на замену нам и прислали Женю.
Блондин Женя оказался добродушным, удивительно спокойным и при этом очень прямым человеком. Влился в коллектив он мгновенно и уже на следующий после приезда день знал всех по именам или позывным, более того, знал кто чем живет лучше командира. Часто он мог в лицо товарищу сказать такие вещи, что другому уже зарядили бы кулаком в глаз, но, во–первых, он это умел сделать так, что мало кто обижался, а во–вторых… Во–вторых, светлый Женин глаз находился достаточно высоко для кулака обычного человека. Уж на что меня бог ростом не обидел, но на Женю я смотрел снизу вверх. При этом худым он тоже не был. Но и толстым. Ну как не выглядит ни толстым, ни худым медведь. Ну или носорог. Проще сказать, что Женя был просто очень большой. Этакий увалень. Это потом мы узнали, что Женя может удивительно быстро передвигаться по местности. Неся на себе пулемет, усиленный боекомплект и бог знает, что еще. А тогда мы воспринимали его как мишку: большого, сильного, доброго, справедливого мишку. Который всегда поможет, пособить и делом, и советом. Видимо, поэтому и позывной у него вышел «Медведь».
Где–то через неделю после появления Жени в блиндаж забежал запыхавшийся Леший и как–то растерянно сказал, – Мужики там это… Медведя бьют… – Мы сперва остолбенели – мысль о том, что кому–то может прийти в голову идея напасть на Женю не приходила в голову, и почему Леший стоит, а не бежит на помощь? Гурьбой мы вывалились наружу и застыли. Картина была феерическая. Женя вяло отмахивался руками, уклонялся и… виновато улыбался. А вокруг него носился и издавал яростные крики вихрь. Вихрь, если присмотреться был очень невысокой худенькой девушкой с длинными черными волосами. Увидев нас, Женя выждал момент, выхватил девушку из пространства и прижал к себе. Девушка, продолжая что–то кричать молотила его руками и ногами, впрочем, без видимого для Жени ущерба. Медведь посмотрел на нас, улыбка его стала еще шире, и он сказал:
– Знакомьтесь, моя жена. Женька. – и обнял ее, буквально спрятав за своими руками, как младенца.
– Пусти! – раздался недовольный голос, Женя раскрыл руки и выпустил жену на свободу.
Так мы первый раз увидели Женьку. Сказать, что они представляли собой противоположность – ничего не сказать. Женя был, наверное, в два раза выше, раза в три толще, он светлый – она темная, он спокойный, она ни секунды не могла пробыть без движения. Выяснилось, что никакой мобилизации у Жени не было, он ушел добровольцем, оставив жене – Женьке и сыну записку. Как она его нашла – осталось загадкой, впрочем, скоро мы убедились, что для нее не существует преград. Если Женьке было что–то надо – она шла к цели как танк. Стоять у нее на пути было самым бессмысленным и самоубийственным мероприятием. Я бы, наверное, предпочел подраться с самим Женей, чем перейти дорогу Женьке. Кроме того, компенсируя крайне небольшие габариты, она занималась всевозможными боевыми искусствами и при случае могла без шуток двинуть в нос. Осмотрев нашу разношерстную толпу недоверчивым взглядом, она без обиняков заявила:
– Ну и банда. Женя, кто это? – Женя начал что–то говорить о боевых побратимах…
– Так, ясно. – Прервала она его. – Раз уж ты решил сбежать от меня сюда, придется мне вами заняться.
И занялась. Раз в неделю она приезжала на бусе – иногда сама, иногда с какими–то спутниками и привозила невесть откуда взятые вещи. Форма, спальники, берцы, тактические очки, ремни, масксети, раскладные кровати, лекарства, аптечки… Да что там говорить – у нас не было ничего. До появления Женьки. Через месяц мы выглядели как элитное подразделение специального назначения. Поголовно в дефицитных тогда бронежилетах, кевларовых касках, в подразделении появились тепловизоры, прицелы, а, однажды из–под груды спальников была извлечена бельгийская снайперская винтовка, увидев которую наш снайпер Сергей с позывным Гадюка затрясся всем телом и потом увидеть их по раздельности было уже невозможно. Сергей был практически влюблен в винтовку, прозвал ее Жалом, обращался только на «вы» и в любое свободное время разбирал и любовно смазывал. Надо сказать, эта пара много спасла наших жизней и уничтожила российских. Потом, несколько месяцев спустя, в небольшом селе мы хоронили в одном закрытом гробу то, что осталось от Гадюки и его Жала – прикрывая отход разведгруппы, попавшей в засаду он рассекретил свою лежку, отчаянно выпуская пулю за пулей в преследующих наших солдат сепаратистов и не менял позицию, пока его не накрыло прямым попаданием снаряда из танка.
Нужно сказать, я никогда не видел, чтобы люди так любили друг друга как Женя и Женька. В расположении было запрещено пользоваться мобильными телефонами, но за час–полтора до появления Женьки с очередной порцией волонтерского добра, Женя начинал беспокойно выглядывать на дорогу и ни разу чутье его не подвело. Когда он смотрел на нее, на его губах всегда блуждала легкая улыбка, даже если она его за что–то чехвостила, а беспрестанно двигающаяся Женька замирала только забравшись мужу на руки и устроившись там, как в ветвях большого надежного дерева. Как правило, волонтеры, после приезда оставались в расположении ночевать и мы, которые жили в одном блиндаже с Женей, старались найти себе дела на ночь, или иное пристанище, чтобы оставить Женю и Женьку одних. Как–то раз, вечером, я увидел, как Женя чистит для повара картошку, а на его огромных руках при этом спокойно спит Женька. Увидев меня, он смущенно сказал:
– Устала. А сниму – проснется. – А Женьке, спящей на руках у Жени не мешала даже канонада.
За это время Женька стала нам всем кому сестрой, кому дочкой, а кому и матерью. Знала всех по именам, знала у кого какие проблемы, кому привезти какие лекарства – все же мы были не пацаны, многим было за сорок, а в этом возрасте редко кто бывает совсем здоровым. У кого давление, у кого что еще. В нашем мужском братстве она стала своей в доску. Причем знали ее далеко за пределами нашего взвода. Как-то я видел, как она выговаривала за что-то командиру полка, а он не только не послал ее, но смирно стоял, склонив голову и оправдываясь, как мальчишка.
А потом Женя погиб.
Мы тогда вели, как шутили, позиционную войну – наши на своих позициях, сепаратисты – на своих. Многих из них мы уже знали по позывным, как и они нас. Старшим у них был полевой командир по кличке Рыжий. Премерзкая, надо сказать, была личность. На той стороне вообще хватало всякого сброда, но этот был особенно выдающийся. Вообразив себя чуть ли не верховным божеством, он притащил откуда–то мощный усилитель, оборудовал себе укрытие, а колонки замаскировал где–то по флангам, чтобы мы не могли вычислить, где он находится. С тех пор любимым его развлечением было, узнав из радиообмена позывной нашего погибшего в этот день товарища, начинать из своего схрона через громкоговоритель рассказывать нам гадости. Сядем, бывает вечером помянуть побратима, а с той стороны голосом Рыжего всякие гадости про нас и про павшего несутся. И не выключишь никак. Особо нервные орали в ответ матом, вперемежку с угрозами, а тому только этого и надо – еще пуще заливается. Но в остальном военная жизнь была размеренной и без сюрпризов.
Вот только в последнюю неделю, несмотря на якобы длящееся перемирие, они повадились нас атаковать. Сперва артой пройдут, а потом лезут в атаку. И всегда неожиданно – то утром, то вечером. Смысла этого, в общем-то не было. Участок был неплохо укреплен, у нас потерь практически не было, они же каждый раз оставляли на поле боя до десятка бойцов. Но на нервы действовало постоянно. И вот как–то у комбата нервы-то и не выдержали, и он приказал в следующий раз контратаковать во время отхода сепаров на позиции. Но это оказалось отлично подготовленной ловушкой. Как только первые наши добежали до позиций противника, их встретили кинжальным огнем. Тех, кто остался на позиции прижали огнем из пулеметов и минометов – голову не высунуть. А из динамиков раздался демонический хохот Рыжего: «Что, суки, нравится?! Огонь, огонь!».
Женя с пулеметом был на правом фланге. Вылучив момент, он в секунду перевалил из окопа через бруствер и побежал к залегшим бойцам, стреляя на ходу. В его руках пулемет был как игрушка, с беспощадной точностью он поливал огнем позиции противника, сразу перехватив инициативу и подавив огонь противника. Один. Мы, конечно, тут же поддержали его огнем, но, уверен, основную роль сыграл вид казавшегося неуязвимым Медведя с карающим пулеметом в руках. Воспользовавшись моментом, наши бойцы стали отходить. Женя подхватил раненого, буквально забросил его себе за спину, схватил второго просто за разгрузку и, не переставая стрелять стал пятиться обратно к позициям, пока не спрыгнул в окоп. Бой перерос в перестрелку. Потом с той стороны пришло предложение прекратить огонь и забрать с поля боя раненых и убитых.
Женя как раз помогал двоим раненым дойти до окопов, как из динамиков раздался голос Рыжего:
– Эй, Медведь!
Женя обернулся
– А ты мне все испортил. Я такого не прощаю…
Раздался одинокий выстрел из снайперской винтовки, ноги у Жени подогнулись, и он, выпустив раненных, рухнул в окоп. Пуля попала в шею. Он еще некоторое время жил, говорить не мог и только открывал, и закрывал свои добрые глаза. Я знаю, кого он хотел увидеть, но Женьки не было. Медведя успели отправить в госпиталь, а спасти не успели. Не смогли.
Взвод ходил как потерянный. Казалось, сейчас из-за изгиба окопа выйдет Женя и все пойдет как прежде. А он все не выходил. Кто угодно мог погибнуть - любой, я, но не он. Кажется, так думали все. Я остановил руку нашего повара, Белого, когда он сыпал в котел с супом соль. Кто его знает, сколько уже времени он ее туда сыпал. Все механически сьели суп, и я сам не помню, был ли он соленый. Я только помню, что только следующий жестокий бой снял с нас заклятье отупления.
А через два дня с очередным грузом приехала Женька. Когда она вышла из машины, мы поняли – она знает. Женька не говоря ни слова прошла мимо нас, села на кровать Жени, положила на колени собранные нами его вещи и так и просидела, глядя в одну точку, пока машина разгружалась, полностью неподвижно. Только пальцы чуть перебирали поверхность вещмешка. Потом вернулась в машину и уехала, так и не сказав ни слова.
Больше мы не видели волонтера Женьку.
Ездившие в Киев в отпуск бойцы, выяснили у соседей, что она, видимо как только вернулась, сразу после похорон, загрузила их внедорожник барахлом, попросила соседей приглядывать за квартирой, забрала сына и уехала.
Со смерти Жени прошло больше двух месяцев. Мы продолжали оборонять те же позиции, жизнь текла чередом. Мы стали настоящими солдатами, и совсем не напоминали тот сброд, которым были четыре месяца назад. Мы стали армией, со всеми ее атрибутами – от дисциплины до отдачи чести, разве что не маршировали строем за ненадобностью. Да и пополнение стало приходить не как раньше, а после учебки, с полной экипировкой. Государственная машина потихоньку раскочегарилась. Я стал замкомвзвода и как раз ждал, когда нам пришлют нового пулеметчика – замены Жене до сих пор не было. Урча двигателем подъехал БТР и с брони спрыгнул невысокий солдат. Я выругался про себя. Какой это пулеметчик? Пулеметчик должен быть большой. И сильный. «Как Женя» – тут же невольно подумалось мне.
– Сержант Левадская для прохождения службы прибыла! – Я автоматически отдал честь и замер. Женька!
