"Зато"
Русский народ никогда не сможет тягаться с Западом на поле наук, техники, быта, зато сумеет всех на свете превзойти духовностью. Так говорят ему его вероучители. Отсюда "зато" перекочевало в "затокрымнаш", чтобы обозначить состояние русской души в целом.
Других слов уже не осталось. Только "зато". Почему надо считать, что если не вышло одно, то обязательно выйдет другое? Почему-почему… Потому что так нам хочется. Это желание настолько острое, что стало первой национальной ценностью.
Остановка за тем, чтобы она была признана Западом. "Извольте, – говорит Запад, – но уточните, пожалуйста, что, собственно, мы должны признать?" – "А то, что мы лучше вас". – "Охотно признаем. И что? Что дальше?" – "А то, что мы должны быть допущены в ваш совет, и с чем согласимся – делайте, а с чем не согласимся – не делайте".
Каждый в отдельности – обыкновенный русский человек: сделать поменьше, получить побольше. А все вместе – "Крымнаш". Делает их такими общая сказка. Своя сказка о себе есть у каждого народа, но не каждый считает, что в нее должны верить все. Такой накал притязаний заведомо отклоняет вопрос, насколько они обоснованны. Ответ в самом накале. За всем этим подспудное сознание неудачи. Страдание ребенка, узнавшего, что никогда не вырастет.
Неудача так велика, что нечего и думать о том, чтобы спокойно отступить, оглядеться и взвешенно повторить попытку. Остается только погрузиться в сон наяву. Когда у поэта всемирный запой, ему мало конституций, а мы все поэты. Мы не сеем, не пашем, не строим, мы гордимся общественным строем. Строем – то есть собой. "Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балету мы впереди планеты всей". Это – год так 1960-й. Вон еще когда оно было в наличии, "зато" как национальная идея, вон еще когда выяснилось, что годится она только для насмешек над нею.
"Романтика" была одним из главных советских слов. Такие вывески были на молодежных клубах, кафе, да и где их только не было. Всяк охотно размещался на палубе бригантины, которая поднимает паруса. Никого не смущало, что это состояние так же далеко от нормы, как энтузиазм.
Одно из лучших писем на Радио Свобода, которые пришлось мне прочитать за четверть века, было от человека, когда-то проводившего политзанятия в женском рабочем общежитии. Однажды он разбирал с девушками передовицу "Правды". Они поняли все, кроме слова "энтузиазм", которым, как писала советская газета №1, был охвачен весь народ. Объяснить это слово смогла только одна, самая старшая, 26-летняя, спокойно вязавшая в течение всего политчаса. "Ну, это вроде как выпивший", – сказала она, подняв голову от рукоделья.
Советская власть обволокла романтическим ореолом извечную маккавейскую ненависть русского человека к чужому, иноверному, иностранцу, ко всем его штукам, будь то покрой, понятия или нравы. "Мы наш, мы новый мир построим!"
Путинизм мается и ярится оттого, что не знает, чем полноценно заменить советскую романтику, каким содержанием ее наполнить, на взятие каких высот нацелить, а значит – и удержать энтузиазм масс. Что ни глашатай, то набитый дурак вроде того новосибирского, что проповедует абсолютную несовместимость русской духовности и французского сыра с плесенью. Что ни попытка, то ляп вроде сакрализации задним числом аннексии Крыма.
Не может быть чести безумцу, который навязывает согражданам такие сны. Государственные потуги вновь заколдовать мир после двух веков расколдования… Это называется: приехали. Если обычные дела – не русская судьба, то чем же конкретно удивить мир, кроме духовности? Без ответа на этот вопрос продолжать движение во времени всё труднее. Да и в пространстве не очень легко, судя по тому, чем оборачивается затея с Крымом и Новороссией. Ничего не остается, как по-сталински крепить органы и наращивать броню. Приземленный счетовод Кудрин говорит, что нельзя тратить "на оборону" такие большие деньги – стране никто не угрожает. Ну, какой из тебя русский государственный человек, если смотришь, кто угрожает нам, тогда как надо смотреть, кому станем угрожать мы?! Пора бы уже понять, что твоя Родина существует не для отражения угроз, а для создания их.
